Последняя миссия выдалась слишком тяжелой, он и несколько младших учеников в его группе, лишь чудом избежали больших потерь и то, по причине того, что второй отряд был неподалеку. Война закончилась. Ну, или не война. Но новый враг был повержен благодаря слаженной работе союзных кланов, а главное стратегически выверенных действий клана Гусу Лань и Юньмэн Цзян. Надо было радоваться победе, ведь это значит в мир заклинателей, после нескольких долгих месяцев военного положения, подпольных вылазок и смертей среди адептов, пришел долгожданный мир. Даже новый император сменил гнев на милость и заключил с совершенствующимися какой-то там договор. Наверное, в честь данного события многие кланы захотят снова собрать Совет кланов и отпраздновать как подобает.

Лань Юань, после того как был причислен к кругу приближенных к главе клана Лань людей и участвовавший непосредственно во многих боевых точках, вернувшись уже далеко после отбоя в резиденцию и отправив своих шиди отдыхать, а кого-то и залечивать раны в лазарет, желал только одного - покоя и уединения. А где его можно найти в строгих чертогах Облачных глубин? Разумеется, лишь в холодных источниках. Поэтому недолго думая, захватив по дороге сменную одежду, молодой заклинатель нырнул под холодные струи водопада.

Прошло так много времени с того злосчастного дня, когда по его вине Цзян Чэн оставил после себя горячие темы для сплетен, в тот момент он был занят другими делами в резиденции, а после и ставка отправили по срочному заданию в город, но когда появился Цзинь с новостями… Со вздохом Юань опустился на камни у края озера, поднимая лёгкие волны и поднял глаза к звездному небу, молчаливому свидетелю его позора и его тайной радости, нежной любви, ради которой он бы пошел даже на смерть, но до сих пор не в силах разбить сердце любимого человека правдой. А то, что это будет так, он даже не сомневался. А ведь его желания такие простые, быть рядом и любить, всем сердцем, всей душой и телом. Но этому никогда не дано свершиться.

Лишь когда даже тренированное тело и не слабое ядро внутри него, перестали справляться с ледяными водами, юноша поднялся и набросив на себя простой халат поверх нижних одежд, спрятав походные вещи в рукаве цянькунь, с распущенными волосами покинул место досуга многих молодых заклинателей, для укрепления духа и тела. Не сказать, что источник принёс умиротворение в его смятенный разум, но стало немного легче, но сон был далек от него сегодня. Было бы правильным посетить главу Лань с докладом, но это может и обождать до утра, а о том, что они вернулись доложат и дозорные. Наверное, ему всё же стоило сходить и тогда бы он узнал много новостей, одной из которых был визит главы Цзян, который в данный момент беседовал с главой Лань. Но он этого не знал, как не знал, что каждый свой визит этот мужчина приходил на место встречи… на их место. Сам же Сычжуй давно не был там и тому было множество оправданий, но главным было то, что он просто не находил в себе сил, а страх стреножил.

В этот раз он пришел к небольшому озеру в своем собственном облике, без тени макияжа и шелковых нарядов, лишь капли на влажных волосах блестели в свете луны драгоценными нитями. Всё было, как и в ту их первую ночь, тишина, гладь воды, да шелест орешника под теплым летним ветерком. Покой места, заставил дрогнуть губы в теплой, но до невозможности печальной улыбке. Всё произошедшее казалось таким нереальным, но здесь, всё что было словно снова возрождалось, и тело, омытое водами ледяными источника, вновь опалило огнём от воспоминаний о прикосновениях. Как он и думал, вся его решимость быть сильным и храбрым, надломилась, только придя сюда. Обхватив себя за плечи, Юань упал на камень, на котором так часто его ждал в нетерпении любимый мужчина и тут же встрепенулся, ощутив волну знакомой Ци, поднимаясь как ошпаренный глядя на него. Быть того не может.

Защитное поле легко найти и снять, если это твоя духовная энергия или... одна на двоих. Но будь Сычжуй сколь угодно сильным заклинателем, то не смог бы даже обнаружить его, если б не было хоть крупицы его Ци. Сердце затрепетало раненной птицей, стоило руке провести узор в воздухе разрывая поле и открывая взгляду сокрытое, как дыхание перехватило.

"... если хотите, будем передавать этот веер друг другу при каждой встрече. А потом распишем ещё один - тогда и делить не придется".

Его повело, в глазах мир потерял былую четкость от сдерживаемых слёз, но в ладонь мягко скользнул веер. Кусая губы, с лёгким шелестом бумаги, последний из выживших Вэней развернул его и провёл пальцами по неровным, но с нежностью и любовью нарисованному лотосу и ласточке.

- А я ведь так и не завершил свой танец… жаль, что я больше никогда не смогу станцевать для тебя. Да и никогда больше. - Голос дрогнул и судорожно вздохнув, зажмурившись, Сычжуй поднялся с колен. — Это последний раз… обещаю.

Легкое движение рук, приподнимая их над головой. Стойка. Если закрыть глаза, то можно позволить себе малодушие и представить, что не было всех этих месяцев боли, страха и унижения, что сейчас здесь, на окраине резиденции он танцует не в гулкой тишине, а перед тем самым человеком. Даже по спине проходят мурашки от ощущения взгляда, его взгляда, внимательный и жадный, впитывающий каждое его движение, отчего и щеки трогает румянец, который в сумраке почти не видать. Но этого не может быть. Это лишь его собственное желание. Иллюзия. Морок.

Уж лучше бы это был морок, насланная на бедовую голову иллюзия, чем столь беспощадная в своей жестокости реальность. Как же долго он мечтал о встрече, как много раз он представлял, как он сорвет с себя покров лжи и откроется тому, кого любил и сколько раз он отрицал и подавлял в себе чувства, чтобы заткнуть собственные малодушные желания, и этот человек продолжал находиться в неведенье, зная, что правду он не примет. Не примет его.

Ведь обернувшись на шорох и шепот, не зря же у заклинателей, как у любого охотника отменный слух и отличное зрение, перед глазами оказался тот, кого здесь и быть то не должно. Это был один из самых неудачных из всех возможных вариантов раскрытия правды, только не так. Нельзя же столь резко, без намёков и подготовки бросать человеку в лицо подобные вещи. Ион видел эту боль, чувствовал, как свою, но не мог сделать и шага, не мог произнести и слова, словно горло обхватили костлявые руки страха и даже легкие сковало холодом. Оставалось только отрицательно мотать головой на вопросы, ведь не "за что". Он бы никогда не сделал ничего плохого нарочно. Он признает свою вину и, если его сейчас изобьют Цзыдянем или просто убьют, он примет это с благосклонностью, ведь заслужил. И сколько бы он сам себя не наказывал, не корил за содеянное, желал только, чтобы человек перед ним был счастлив, пусть с кем-нибудь другим, другой. Ведь со временем, он бы мог забыться в других руках. Найти себе женщину, которая бы родила наследника. А он бы тихо оберегал свою любовь со стороны. Ведь если он и скрывал свою личность, то всё остальное принадлежало ему и никому больше - его любовь, его чувства, его желания.

Яркие фиолетовые искры, окружавшие мужчину, самого жестокого по слухам главы клана, словно вспарывали воздух, желая уничтожить всё. Сычжуй был редким свидетелем проявления его гнева, даже слова Цзинь Лина о сложном характере дяди, меркли на фоне того, каким он его видел только он, в облике возлюбленной, той кому он доверил себя, и, казалось, знал. Но, возможно, Лань Ванцзы прав, и он совсем его н знает. От этой мысли совсем стало тоскливо, а вопрос, брошенный в его лицо, был равен оплеухи, наконец, вырывая его из оцепенения.

- Всё не так! - Голос срывается, глаза увлажняются, но часто хлопая ресницами, всё же удается как-то сдержать рвущийся поток. Он не имеет права на них. Ни на что. Ни на кого. Испорченный, жестокий лжец, поддавшийся на глупый спор. Глупый ребёнок. Неразумное дитя.

Ну почему всё должно быть так сложно? Почему именно сейчас его родство с кланом, ненавистным всем заклинательским миром, может стать еще одним барьером, отделяющим их друг от друга, непреодолимой пропастью в которую хочется уже прыгнуть и будь что будет. Неловкий шаг вперёд, сменяется бегом, а веер выпадает из разжавшихся рук, с легким шорохом опускаясь на траву возле кромки воды.

Молодой заклинатель и сам не понял, как преодолел расстояние разделяющее, а собственные руки заботливо придерживают за плечи. Тело действовало само, рефлекторно подхватывая этого сильного во всех смыслах мужчину, который буквально ломался на его глазах, и не давая ему упасть. Не думая о том, что его могут оттолкнуть - пусть. Но просто стоять и смотреть на боль любимого человека, это самое последнее, недостойное и бесчеловечное действо. - Всё совсем не так. Глава Цзян, пожалуйста, выслушайте меня.

Сглотнув и подняв умоляющий взгляд на Цзян Ваньиня, Лань Юань шумно выдохнул и заставляя себя говорить, продолжил, словно от этого зависит всё, боясь, что если замолчит хоть на секунду, то всё - конец. - Я врал вам, да. Но только лишь о своей личности. У меня и в мыслях не было навредить вам. Никогда. - Тонкие пальцы обхватили плечи повыше локтя, а глаза опустились в землю, его трясло, голос дрожал так, что, не ровен час, и его накроет истерика, как в прошлый раз в присутствии своего наставника и родителя в одном лице. Но тогда он мог рассчитывать на поддержку и доброе слово, сейчас только на себя. Если после этого разговора его перед всеми выставят виновным и постыдно выгонят из клана так тому и быть. Он примет весь удар на себя. Станет изгоем и кем угодно, лишь бы этот человек не пострадал и клеймо позора больше не коснулось его. Это нужно было сделать еще в прошлый раз, но его вырубили и лишь отсрочили неизбежный момент.

- Я должен был с самого начала прекратить всё это, но я малодушно испугался. А потом… потом я… я… - "сам не заметил, как влюбился в вас". Недосказанность фразы так и повисла в ночной тишине, надо было продолжать, но даже в легкие трудно было протиснуться воздуху. Надо рассказать о танце, о споре, так же как рассказал обо всём Ханьгуан-цзюню. О том, что каждый раз думал о том, что сбросит с себя покров лжи, но каждый раз его решимость разбивалась о счастливые глаза и улыбку, не желая лишать друг друга этих светлых моментов. Ведь им было приятно в компании друг друга. Такого тепла Юань никогда не ощущал, никогда не испытывал потребности в ком-то так как в этом мужчине и никого не желал, не целовал, не любил… так.

- Простите меня… простите-простите-простите… - Он сам не заметил, как опустился на колени, пачкая травой и землей белоснежные одежды. Он и так замарался по самое не хочу и до смерти теперь не отмыться.

В воздухе пахло озоном, как после дождя, такой прекрасный свежий аромат, который хочется вдыхать полной грудью, прикрыв от наслаждения глаза. Яркие всполохи, лишь разгоняли окружающий их двоих полумрак, ласкали волосы и кожу, хотя это ведь Цзыдянь, и подобные цвет означал одно, край эмоций своего хозяина. Но молодой заклинатель даже испугаться не успел, как мрак снова обступил их со всех сторон. Снаружи и внутри.

Веер. От воспоминаний о нём всё в душе перевернулось, Юань даже умудрился забыть об этой вещице, где они оба, сидя плечом к плечу друг к другу, оставили по рисунку, а потом… потом дыхание было так близко, губы сами нашли друг друга, а тела соприкасались и преградой была лишь одежда. По спине прошлись мурашки, а на щеках вспыхнул яркий румянец. И обида сдавила горло. Ласточка. Вместо его имени или того, что хоть немного напоминало бы его, Лань Сычжуя, на нем изображена Ласточка и Лотос. Не солнце и даже не облако. Но, это единственное что ещё может напомнить о счастливых вечерах, проведенных вместе, о том, что все прикосновения не были ложью. И даже это у него сейчас отнимают. Больно. Как же больно. Даже дышать было больно и воздух с трудом проникал в легкие через приоткрытый рот.

Но зачем он Цзян Чэну? Зачем ему память о той, кого никогда и в помине не было?

— Да... Вы правы. Я испугался ещё больше. — Голос звучал безжизненно, но твёрдо, всё так же глядя в землю и не смея поднять глаз, из которых грозились пролиться слезы от любого резкого движения. И единственное что он не мог сделать, это оторвать своих рук от его, словно если отпустить, он уже никогда не сможет к нему прикоснуться, ведь это такая дерзость. Кто он и кто этот мужчина перед ним. В глазах других - лучший ученик, адепт которого ставят в пример старшие и равняются другие молодые заклинатели и чуть ли не превозносят, но на деле он всего лишь глупый отрок. — Ведь понимая, что эти встречи неправильны, я желал их.

Он столько раз репетировал, повторяя про себя слова, которые скажет ему, продумывал различные ситуации, искал ответы, но вышло всё иначе. Он думал, что перед тем, как скажет, откроется перед Цзян Ваньинем, наберется храбрости и как-то морально подготовится. Но всё случилось так, как случилось. Да, Юань был честен. Даже если эта честность Цзян Ваньиню ни разу не упала. Он ведь хотел женщину, ту, что стала бы хозяйкой пристани, мечтал о свадьбе, наверняка пышной и громкой, а как иначе? Ведь зачем же тогда он пошел просить руки у Лань Сичэня. И пусть, всё это время подле с ним был юноша, да еще из ненавистного клана Вэнь и плюс ко всему воспитанник Вэй Усяня и Лань Ванцзы, у которого, кажется, совсем недавно рыдал на плече, потерянный, сломленный, с почти угасшим золотым ядром. В те моменты он думал о разном, и наверняка бы погиб на первой же охоте, если б не поделился со своим наставником, а тот бы незаметно не поправил меридианы. Но об этом Юань никогда не узнает. После того разговора стало легче.

Его уже не трясло, внутри поселилось внезапное холодное спокойствие, ещё немного и мятежное сердце, цепенея от происходящего ужаса, остановится. Ведь после всего сказанного его всё равно отвергнут, выбросят за ненадобностью. И это будет правильно. Хотелось провалиться сквозь землю или утопиться в ближайшем озере, благо оно в нескольких шагах позади. Ведь такой позор ничем не искупить, а жизнь станет невозможной и лишь смерть может отмыть грехи или принести избавление. Он слышал, что подобное - честь, у народов за великими водами. Теперь он понимал, почему Ханьгуан-цзюнь вытерпел столько ударов дисциплинарного кнута. Душа болела так, что даже смерть не пугает, а наказание кажется истинно верным.

- Каждый раз я разрывался между тем, чтобы рассказать правду и желанием снова увидеть Вас. И каждый раз проигрывал своему эгоистичному желанию. - Горло сжало и голос всё же предательски дрогнул, в нём были слышны сдерживаемые усилием воли слёзы. Заглушив себя ладонью, прикрыв ею собственный рот, на негнущихся ногах, Лань Юань всё же поднялся и переведя дыхание поднял взгляд, встречаясь, наконец, с глазами напротив. - Я готов понести любое наказание, за нанесенное мной Вам оскорбление. Вы можете отправить меня на суд и требовать самого сурового воздаяния за мои грехи.

Все были в курсе, что самое суровое, это дисциплинарный кнут, болезненная незаживающая метка позора на теле, напоминающая о проступке на всю оставшуюся жизнь. Дальше только смерть. И, если Цзян Чэн откажется, то сам себя он точно потом доведёт до греха самоистязанием. Всё же с Вэй Усянем у него куда больше общего, когда дело касается упрямства - решительно идти до конца, даже в ущерб себе. Смириться и принять, как сделал этого когда-то Лань Ванцзи, не для него, не для его горячей крови, что столько раз толкала на нарушение правил, выбитых на стене послушания.

И снова Цзян Чэн бесконечно прав. Если уж и наказывать своего лживого мучителя, то так, чтобы никто не был в курсе. Ведь это позор, как и принять то, что девушка, это переодетый старший ученик. Очередное пятно позора. Как не посмотри, но присутствие Лань Сычжуя в жизни Саньду Шеншоу с самого начала было неправильным. Ханьгуан-цзюнь прав, его никогда не выберут, клан всегда был и будет превыше всего, а чувства… Нет, кто угодно, но для Юаня нет места рядом с ним, как бы сильно он его не любил. И всё же в этом недовольном голосе, от которого по спине прошли мурашки тихого страха, на сердце стало чуточку тепло. Ему ведь не показалось и Цзян Чэн правда о нём беспокоится?

Но, подобные мысли парень гнал из своей головы, не стоит себя обнадеживать, потом будет больнее. Сглотнув вязкую отдающую горечью слюну, Сычжуй отвёл взгляд, ему нечего было сказать. Ведь для него это не позор, это самое счастливое время и чувств своих он не стыдиться. Чего угодно, но только не их.

- Никак. - Голос был не громче шепота.

“Выбирая из двух зол меньшее, думай, по отношению к кому это зло является злом... он не приемлет союза с мужчиной. Когда будешь принимать решение, помни об этом.”

Лань Сычжуй долго думал о словах наставника, толком не понимая их до сих пор, но зная одно, он готов похоронить себя заживо, лишь бы не видеть этого разочарованного взгляда напротив. Одно время, глупое сердце надеялось, что он сможет привлечь внимание к себе настоящему, заслужить доверие и уважение и возможно сам глава клана Цзян проникнется хотя бы симпатией к нему. Отведет внимание от образа немой девы на себя. Но мужчину он не примет. Не такой он человек, для него это срам, который он не может себе позволить и… Юань не может. Он и так совершил много глупых поступков, совершать их еще больше он уже просто не имеет права. Именно поэтому он сдерживает эмоции, сжимая рукой повыше локтя другую руку.

И где только вся его решимость, которой он бахвалился перед Лань Ванцзы?

Прошло так много времени, когда в нём кипела решимость прокричать о том, что Чжан Янли, это он. Стереть с лица помаду и собственным голосом сказать, как он любит и хочет быть рядом, видеть его улыбку, беседовать с ним о разном, сидеть рядом, держаться за руки и сражаться плечом к плечу, спина к спине. Защищать и заботиться всю жизнь. А когда представился случай, он понимает, что не может произнести и слова.

- Порой неведение благо. - Совсем недавно он не знал ничего о своем прошлом, это было грустно, но у него была счастливая беспечная жизнь. Не сказать, что его жизнь стала хуже, после того как правда, в узком кругу, всплыла. У него появился дядя и Вэй Ин который был его наставником и почти семьёй, никто из друзей от него не отказался, и даже глава Цзян не смотрел на него с ненавистью. Именно поэтому оставить сладкую грезу для него было бы… правильнее и милосерднее.

А ещё у него был бы шанс хоть раз увидеться с Цзян Чэном, снова ощутить себя любимым, увидеть радость на его лице и возможно набраться храбрости и как-то опустить его. Вот только как? Он ведь хотел, много раз, но каждый раз его решимость билась как вода о скалы, разлетаясь мириадами капель из улыбок, взглядов, прикосновений от которых тело плавилось и ставшее родным имя, что готово было вырваться из уст. Как же запретно и желанно. Он чувствует себя вором, покосившемся на то, что ему не принадлежит. Ведь вся та забота и ласка принадлежали возлюбленной Цзян Чэна, не ему…

- Вы можете мне не верить - криво и горько усмехнувшись, от чего долго сдерживаемые слезы всё же дрогнули и заскользили по щекам, - но я правда сожалею о том, что вам пришлось пережить из-за моего непреднамеренного обмана. Единственное о чём я не жалею, так это о времени проведенном вместе с Вами. Ведь я...

Пальцы стиснули белую ткань, чтоб хоть как-то унять вернувшуюся дрожь и всё же поднял взгляд своих фиалковых глаз на главу Цзян. Достойный муж должен быть честен и справедлив, мудр и решителен, поступать порядочно и добродетельно, с честью отвечая за свои поступки, какими бы они ни были, как поступал всю свою жизнь его наставник, которым он всегда восхищался. На его фоне Вэнь Юань чувствует себя грязным, лживым и омерзительным существом. И теперь ему по гроб жизни от этого не отмыться. Он бы принял любое наказание, но это значит открыться миру, и как сказал глава Цзян, поставить его в ещё больше неловкое положение.
- Ведь я... люблю тебя, Цзян Чэн.

Ещё никогда Сычжую не было так страшно наблюдать за чужими эмоциями. Он смотрел неотрывно и видел как тяжело было главе Цзян совладать с собой, со своими мыслями, с чувствами на которых он не имеет никакого права. Его собственную грудь сдавило, а ком в горле затыкал не хуже заклинания немоты клана. что вырастил его как родного. Ничтожный Вэнь. Обманщик, лжец, трусливый щенок посмотри до чего ты довел этого сильного и прекрасного мужчину! Тебе должно быть стыдно и ни одно наказание не будет более жестоким, чем видеть разрывающую сердце боль родного человека, того к кому душа стремилась все то время, что длилась эта война. Столько раз быть рядом во время коротких встреч на собраниях или во время миссии, но не имея возможности подойти и умерить его тоску по несбывшемуся. Лишь исподволь заботясь о нуждах и прикрывая спину, когда он мог это сделать и не желая благодарности или даже того, что это кто-то заметит.

Тихой тенью себя прежнего находясь среди своих, многие думали, что он просто повзрослел, стал как его наставник степенным и молчаливым, не бросаясь словами и хорошо делая своё дело. Ох, знали бы достопочтенные наставники, что этот ученик давно мертв душой, а сердце дохлой рыбиной еле бьется на мелководье. Трудно быть в неведении и ещё труднее нести горькую ношу знаний и не смея ни с кем разделить груз вины за содеянный проступок. Даже получить заслуженное наказание и того не мог, не выдав причину своего проступка. Поэтому он наказывал себя каждый день муками совести и греховных мыслей, без возможности сбежать от самого себя он только и мог, что биться с призраками порождения своего сознания, каждый раз проигрывая и умирая, истончаясь как изгнанный призрак, но продолжая делать вид, что с ним все хорошо.

Цзян Чэн же верил сладкому мороку, жил слабой надеждой свидеться вновь со своей возлюбленной. Когда-нибудь, обязательно, придет тот день и все его мечты вновь обретут плоть и кровь, что пусть и пришлось солгать, его дева вновь окажется не только в его объятьях, но и станет его супругой и наверняка его мысли уходили куда дальше, о чем этот ученик и позволить себе мечтать не мог. Он никогда не станет важным или особенным, они только и могут что скрываться ото всех, где-то в глуши, от посторонних глаз и даже встречи их могут быть до невозможности краткими, кто он - адепт клана Гусу Лань и он - глава клан! У него нет ни единой возможности даже быть рядом с ним, как и ни одной причины, почему он должен внезапно покинуть клан и оказаться в другом. Все же его отцам повезло сильнее. Они могут не шибко скрываться, учителя Вэя приняли в клане его спутника на пути жизни, хоть и недолюбливают, часто путешествуют и забот куда меньше, как и обязательств. Он же… даже если б раскрылся не мог бы желать и малой толики такой любви.

Вот только сейчас он всё равно стоит перед этим самым главой почти нагой и опростоволошенный, только лента серебрит черные пряди. Его трясет, от страха и холода, словно вся жизнь уже покинула эту оболочку. Совсем недавно он прогрелся в горячей воде после дороге, потом разогнал кровь в теле порывистыми и страстными движениями, которые он вложил в свой последний танец, а сейчас холод пронизывает все тело, словно пытаясь выморозить не только тело, но и саму суть. Сохранив в стазисе лишь чувства.

Возможно стоило выставить себя шутом? Рассмеяться, сказать что он вовсе не это имел ввиду, что глава Цзян прав и это все неудачная шутка, которая не стоит того, чтобы о ней вспоминали. Это будет ложь, но этой лжи поверят охотнее, чем искренним словам идущим от сердца. И глядя как тот просит, почти умоляет его согласиться с тем, что это лишь шутка, Юаня ведет, кажется, ещё немного и земля уйдет из под ног. Хотя о чем он? Он и так болтается на краю бездны и почти готов пойти на попятную, лишь бы не видеть этого потерянного взгляда, на всегда решительном мужчине. Он даже прикрывает глаза и размыкает губы, как давиться собственными словами и вновь устремляет свой взор на Цзян Чэна.

Что?

Он ведь не ослышался?

Он мотает головой, неверяще смотря на главу Цзян, Та буря, что была мгновение назад, словно смыло волной, оставляя после себя лишь обреченность. Или ему это лишь показалось? Но он ведь только что сказал…сказал…

Кажется парень забыл как дышать, а когда вспомнил, легкие уже нещадно резало холодным ночным воздухом от рваного и частого дыхания. Как же так, он ведь не может быть тем, кого любит этот человек? Он должен был ударить его… избить или просто отослать прочь, но не сделал этого. После всего… После того как узнал правду, что причинила ему боль, он и правда сказал что любит его, не его образ, не ту немую деву, а… его. Это просто невообразимо. Он так жаждал когда-нибудь услышать эти слова, но смирился уже с тем, что никогда ничего подобного не будет. Да, у него было на это время. Но услышав их, последний из солнечного клана совсем растерялся, не знает как реагировать, что чувствовать, как быть? Он сказал о своих чувствах, пытаясь объяснить причину своего поступка, но не ожидая что его чувства примут и они будут взаимны. Что глава Цзян не убоялся того, что Чжан Янли это юноша, Лань Сычжуй… Вэнь Юань. И его действительно ведёт, он делает шаг вперед, бездумно подходя ближе и приподнимая лицо, неотрывно глядя глаза в глаза. Непростительно близко. Ему хочется обнять его, поцеловать как раньше, но страшно и он делает то, что жалал долгое время, утыкаясь лицом в грудь, хватаясь за ворот, пряча в складках заплаканные глаза, вдыхая запах лотосов и грозы.

— Это.. это правда? Это не сон? — Голос звучит низко и хрипло, но он все еще пытается держать себя в руках. — Я ведь так жестоко обошелся с тобой. У меня ничего нет и я… я не смогу дать ничего, кроме себя самого. — Было страшно говорить "со мной у тебя не будет наследников", возможно даже будет противно, он ведь не дева, которая могла бы стать прекрасной матерью. Он не такое красивый как женщины, у него не такая нежная кожа, его мышцы крепки и не о какой мягкости речи идти не может, а руки грубы от постоянного использования меча и игре на цине. Он тот самый пустоцвет, что хоть и цветет красиво, но плодов никогда не получишь, сколько не поливай. Но все же … любим?

Определенно, этот вечер, состоящий из эмоциональных качелей, не мог закончиться миром и покоем. В тот момент, когда широкая ладонь коснулась его головы, Юань думал, точнее он ни о чем не думал. Слишком хорошо, уютно и правильно ощущая себя рядом с возлюбленным мужчиной, который даже узнав правду не оттолкнул его в отвращении, не убежал, принял, а ведь у главы Цзян было множество причин отвергнуть. И это тоже было бы правильно. Как бы юный Вэнь-Лань воспринял это, думать не хотелось. Вот он и не думал. Чувствовал. Не изменившуюся нежность и ласку в прикосновениях, тепло тела, которого ему так не хватало, родной голос, проникающий в истосковавшуюся душу, как вода в сухую землю. Он был счастлив в этот миг, настолько непозволительно счастлив, что не сразу услышал и понял слова, обращенные к нему.

И вот мир, когда качели вновь устремляются вниз, истерзанное сердце стремительно следует за ними.

Он замирает в таких родных руках и поднимает растерянный взгляд фиалковых глаз, пытаясь понять сказанное, осмыслить заданный вопрос, но это у него плохо получается. Мысли слишком быстрые и несвязные мечутся словно кони за барьером, но ни слова не слетает с губ. Только он было поверил, что все хорошо, что всё может быть хорошо, что вместе они справятся, что-нибудь придумают и вот, его снова сталкивают к краю пропасти. Он не может ничего решать. Не сейчас, когда эмоции берут вверх над разумом, когда исконная импульсивность и горячность из-за Вэньской крови или юности, довлеет над рассудительностью Ланей. Ему хочется выпалить, что он готов на всё, выдержит любое испытание, уготованное на его долю, если они будут вместе. Но лишь опускает потерянный взгляд в землю, чтобы невозможно было увидеть его мыслей и мотает головой, делая шаг назад.

Это проверка. И вопросы главы Цзян не настолько просты, чтобы дать на них ответы. Он делает ещё один шаг назад, неверяще прокручивая в голове последнее предложение — "Закончим прямо сейчас." Хахах, чем же это отличается от того, чтобы он продолжал молчать? Тогда бы не было бы так больно. То есть было бы, но он тогда не знал бы, что его любовь взаимна, а сейчас, несмотря на признание, ему снова жить так, как он жил? Смотреть со стороны. Продолжать делать вид что всё нормально, видя, как снова закрывается этот, по сути, чуткий и интересный человек, становится вновь чужим и холодным. Знать, что у них мог быть шанс, хоть немного быть счастливыми, но… Так просто предложить разрыв, даже не дав им и шанса?

Это и есть быть взрослым?

Чтобы на его месте сделал Лань Ванцзи, его наставник и идеал, его родной человек который его воспитал и который принимает его любым без исключения, к которому, как оказалось, можно прийти с любой проблемой и не быть осмеянным. Он наверняка бы даже не мешкал. Но Сычжуй еще молод, он глуп, раз позволил втянуть себя в столь опасную авантюру, и ещё более глуп оказался, когда решил продолжить эту маленькую игру и заигрался. И сейчас принимать решение, когда он даже не успел прийти в себя. Он боится снова напортачить и принести никому не нужную жертву. Да, его упрямства хватит надолго, но он хоть и глуп, но не дурак и понимает, что вечно глава клана не может быть один. Придет время и ему придется завести наследника, а это значит придется делить его с женщиной, матерью его ребёнка. А если сразу наследника не выйдет, то не раз и не два, а он всегда будет лишь приятным (ли?) дополнением. Ведь в его голову даже мысли не закралось, чтобы быть с Ваньинем как-то иначе, чем тайно. Да и откуда бы взяться этим мыслям, если предложенное чуть раньше наказание, было отвергнуто клеймом позора? Он не хотел этого. Он запутался.

— Я и правда напуган. — Голос чуть выше ветра, глаза всё так же в пол, но в этот раз он полностью отворачивается и присаживается рядом с несчастным брошенным веером. Бережно убирая упавший ненароком мусор с земли и влажные капли с листьев и невольно улыбнулся, почти также, как когда нашел его - надломлено. То единственное, что связывало их и ему нечего предложить взамен или всё же есть? Узлы налобных лент крепкие, но, если знать за какой конец потянуть, белый шелк сам соскользнет тебе в ладонь. Что ж, отдать всё не так уж и плохо, верно? Усмехнувшись про себя, парень поправил получившийся бант на конце веера, где обычно вешают всякие подвески для красоты, но так будет хоть что-то, что действительно напоминает его самого. Облака.

Без перевязи на лбу парень ощутил себя нагим. Куда более уязвимее, чем недавно оказавшись перед глазами не связанного родством человека почти в одном нательном белье, да еще с распущенными волосами, что концами касаются земли. Знай об этом старейшины, спина бы ныла ещё долго.

Собственно, ему давно стоило открыться, тогда бы не пострадали ребята из патруля, но Цзинъи… он слишком переживал за него и поступил так, как поступил, не оставив ему и шанса на собственный выбор и прекращения всего. Возможно, гнев Саньду-шэншоу был бы достойным воздаянием за его дерзкие чувства и бесстыдные поступки. И тогда никому ничем не пришлось бы ни жертвовать, ни лгать. В тот миг он был ослеплен любовью, он верил, что может все преодолеть, что придумает как обратить внимание на себя с надуманного образа. И вот момент, его любят, но опять ради него желают очередного прекращения. Он вспомнил как был возмущен тем, когда за него все решили, что возмущение прокралось и сюда, в настоящее.

— Напуган тем, как все легко решают, что для меня будет лучше. — Шмыгнув носом, парень всё же поднялся и решительно обернулся, вкладывая в ладонь Цзян Чэна веер. — А что будет лучше для вас? Моим словам сейчас мало веры, я знаю. Но как бы ни сложилась судьба, а жизнь она не только приносит счастье, знаю не понаслышке, мои чувства не изменятся. — И пока в нем кипит огонь возмущения и страх под его натиском отступает, целует. Коротко, просто прижавшись на миг к губам и отступает, опуская голову и понижая голос. — Быть с вами. Для меня уже одно это так много. Я не хочу быть вашим позором, если вы это имеете в виду и никогда не буду мешать.

Колкой обидой отзывались слова Саньду Шэншоу. За последние несколько минут Юань ощутил на себе весь спектр его эмоций от любви, до ненависти, что уже не знал, что делать, что говорить и стоит ли? Ему казалось, что он знает Цзян Чэна, что немного научился понимать его, но это оказалось лишь самообманом. Но капля надежды всё ещё упрямо плескалась в темном озере его души. Ведь он может сколько угодно сомневаться в себе, в своем восприятии реальности, но его ещё ни разу не ударили, не сбежали, хотя в пору ему самому бежать было без оглядки, вот только не это самое главное. Он ведь слышал, как Цзян Чэн сказал, что любит его. Любит, но всё равно, почему так колко на душе?
Где-то внутри ответ был, но он всё никак не облекался в слова, мысли никак не сходились.

Они открылись друг другу, да. Но приятная атмосфера, царившая раньше между ними, рассыпалась под жестокой, бескомпромиссной реальностью. Ощущая не тепло и уют, где не нужны были слова, для понимания друг друга, а лишь возросшее напряжение, растерянность и страх, что искрил не хуже цзыдяня. Чувства, связывающие их, не могли пробиться через стену правды.

Глава Цзян всегда о нём был не высокого мнения, а после открывшейся правды вправе дурно думать о нём. Ведь это он, тот кто морочил ему голову обряжаясь женщиной и делая его немного... счастливым? Вот только его обвинили ещё и в том, что он специально сделал это. Словно Сычжуй мог знать, что по тому богом забытому месту пойдёт именно он. Что глава Цзян подойдёт к нему. Так ещё и не позволит сбежать. Но никто никогда не узнает, какого ему было всё это время молчать. Молчать о том, какое смятение вызывало в нем, одно только присутствие Цзян Чэна: его глубокий проникающий голос, его пропитанные нежностью слова, его горячие прикосновения, в которых желал добровольно сгореть, лишь бы он никогда только не отпускал его.
И сейчас его снова обвиняют в непонятном.

— Нет… Почему?... почему вы так говорите? — Недолго уверенность была при юном заклинателе сменившись растерянностью. Вот как Цзян Чэн может говорить такое? Неужели он правда считает, что Сычжуй может желать ему смерти? Готовый отдать ему и за него всё что у него есть и ничего не прося взамен. Кажется он совсем перестал что-то понимать и голова, как-то странно кружится. Искры цзыдяня вначале так не пугали юношу как сейчас, отчего беспокойство охватило его. Не за себя, а за мужчину.

Возможно, он поступил не верно? Может ему лучше уйти и дать осмыслить Цзян Ваньину всё что произошло? Ведь он человек действия и действий радикальных, но для принятия решений ему, нужно время. Хотя Цзян Чэн как оказалось склонен к необдуманным поступкам. Влюбиться в незнакомку, что даже лица при свете дня не узнал! А ведь было столько моментов, когда правда была близка, но этот самый глава решительно отметал её увлеченный образом. Да. Это было похоже на то, что волновало его долгое время. Саньду Шэншоу совсем не знает его. Для него он лишь память о его возлюбленной, немного похожий, но всё ещё её тень. Настоящий же он чужой ему. Посторонний. Верно. Теперь Лань Сычжуй понимает и невольно дрожь пробегает по телу, но не позволил ей пробраться к голосу.

— Время уже позднее. Я... — Кажется он невольно начал теми же словами, что некогда писал на чужой ладони. Как иронично. — Думаю мне стоит уйти. — Вам, наверное, неприятно видеть меня. Не вопрос, утверждение. И перебил, не давая ответить и поднимая наконец взгляд полный отчаяния на главу, но всё же выдавил улыбку, чтобы хотя бы он сам не запомнился слишком уж жалким. — Прошу… не говорите ничего.

Прошу, дай мне уйти. Я больше не покажусь на глаза. Не побеспокою. Дай мне сохранить хотя бы память о твоей любви, я так не хочу испытать твою ненависть и отвращение. Пожалуйста, не надо.
Безумно долгое мгновение Лань Юань не отрывал нежного и влюбленного взгляда от Цзян Чэна, словно пытаясь передать все свои мысли и чувства, а взамен запомнить каждую черточку его лица. И вот, он уже стремительно удаляется, теряясь в густом массиве, окружающем Облачные глубины.

***— Сычжуй-сюн! Сычжуй-сюн! Лань Цзинъи, он! - Голос младшего шиди отвлек Юаня, и он почти подставился под хвост навки, что казалось взялась ниоткуда. Бросив быстрый взгляд на Цзинъи, что был белее снега после того, как змея отправила его в полет на встречу со скалой и не раздумывая отозвался:

— Уходите! — Хотя сам даже не сдвинулся в сторону выхода и почувствовав на себе недоверчивые взгляды, как и присутствие своего небольшое отряда, всё же прикрикнул. — Идите же. Я отвлеку её и приду. Возвращайтесь обратно в деревню и ждите помощь там. Расскажите, что произошло. Ну же!
Взмахнув рукой отправил талисман в змею, создал барьер, не слишком сильный, но достаточный, чтобы ту оттолкнуло и дало время мальчишкам покинули поле боя. Лишь когда их присутствие пропало, смог спокойно выдохнуть. Всё же это было лучшее решение, куда лучше его первого, из-за которого они оказались в столь неприятной ситуации, где-то на границе между Хубэем и Хунанем.

А всё начиналось довольно хорошо.

Они победили мелкую навку досаждающую крестьянам и собрались возвращаться, как услышали, что лесу неподалеку есть скопление темной энергии, из-за которой люди плохо себя чувствуют, а скотина становиться беспокойной. Это напомнило тот случай, когда они впервые столкнулись с появлением и исчезновением темной энергии. Ведь именно благодаря столь неблагоприятно-удачному стечению обстоятельств он вернулся в Облачные глубины и успел застать Цзян Чэна до того, как тот бы начал искать вымышленную деву. Как же давно это было… От мыслей о нём в груди сладко заныло, но острый шип на хвосте змеи оказавшийся в опасной близости от лица быстро остудил его пыл, возвращая всё внимание битве.

В прошлый раз они не стали влезать в самую гущу, давление темной Ци было столь удушающим, что и находиться то рядом было тяжело, в итоге решено было позвать старших, в итоге они упустили время. В этот раз решено было послать сигнал, а самим не спускать взгляда и всё же добраться до эпицентра. Если верить донесениям, то именно в них находятся те самые таблички, что принесли горе Пристани Лотоса. Вот только, что могут сделать ученики, даже им с Цзинъи было нехорошо, а ведь они уже не те юнцы, что были когда-то в городе И. Еще как оказалась здесь была охрана, которая близко не подпускала никого. А может это лишь случайность и тварь была привлечена темной ци. Змеи и так ядовиты, как и скорпионы, так тут ещё и тандем, точнее помесь. Вот же угораздило!

Прошло уже добрых полчаса как он вступил в схватку со скорпизмием и силы закономерно начали слабеть. Сычжуй привычно кружил над навкой, взлетая и планируя с ветки на ветку, нанося удары мечом и параллельно защищаясь талисманами, в своем привычном ритме и грациозно, словно в танце уворачиваясь от стремительных атак. В пылу битвы трудно пытаться изменить стиль боя или как-то влиять на свою Ци, как однажды на полигоне. Но даже будь он тысячу раз уставшим и почти израсходовав всю свою энергию, окажись тут глава Юньмэн Цзяна, он бы непременно поднапрягся и сделал невозможное. Вот только он даже не почувствовал, что оказался на поляне не один, так он увлекся, загоняя свою дичь в ловушку из сети божественного плетения.

Бросок талисмана. Оставалось совсем немного, как тварь резко метнулась в сторону, почувствовав превосходящую силу, а юноша рванулся за ней.

Время казалось замедлило свой бег, когда рядом с легким шорохом и треском промелькнул пурпур. Юань не столько увидел, сколько почувствовал мощь промелькнувшей молнии в боковом зрении. В широко распахнутых глазах цвета фиалок плескались всполохи Цзыдяня, лишь оттеняя их, придавая глубину. Не успев обернуться, лишь проводив взглядом сверкающий кнут, юноша отскочил в сторону и обернулся, теряя из виду свою цель, но натыкаясь взглядом на того, кого не ожидал встретить так скоро, но кого жаждал увидеть всем сердцем.

В нескольким чжанах от него был он, Цзян Чэн, а за ним его небольшой отряд из ещё совсем юных заклинателей, куда более юных, чем он сам, и который не успел далеко уйти и тоже вступили в бой с набежавшей нечистью, с которой сейчас бились адепты юньмэна. Он видел всю картину, но смотрел только на главу Цзян и покрывался холодным потом. Он видел его со стороны, как на ладони и видел его бой! Казалось от лица сошла вся кровь и он стал ничем не лучше Цзинъи, которому досталось куда больше всех остальных. Сам же Сычжуй даже не пострадал, лишь вымотался от присутствия рядом темной энергии.

В голову закралась мысль о том, как же удавалось Вэй Усяню управлять силой, от которой у него уже ноги подгибались. Или это оттого, что он случайно раскрыл себя перед Ваньинем?

Окрик привел его в чувство почти мгновенно, и вот уже кровь приливает обратно к лицу, окрашивая скулы того в яркий румянец от смущения. Вот же. Он заклинатель или кто? Чуть было не упустил добычу из-за того, что растерялся. В каком свете он себя показывает перед адептами из чужого клана? Возмутительно!

Собравшись, он взмахнул рукой отправляя меч, прямиком в основание шеи твари. Лезвие легко вспороло довольно нежную кожу, которая не шла ни в какое сравнение с той, что покрывала все тело, отчего оружие с характерным стуком отлетало от твердой чешуи. Ещё взмах, и со свистом рассекающим воздух, клинок возвращается в крепкую ладонь.

Вздохнув, Юань сначала подошёл к своим товарищам, осмотрел рану на голове своего друга, который метал не менее растерянные взгляды на него и за его спину. Кажется ему много чего хотелось сказать. Возможно снова остановить его или хотя бы попросить не делать глупостей, но продолжал стойчески молчать. Юань понимал его и помнил, что в прошлый раз Цзян Чэн искал именно его, так как через образ девы, невольно оставил подсказку на себя. Но это уже не имеет значения, в его отряде нет никого с именем Чжан Янли, это все могут подтвердить, ему даже говорить ничего не придется.

Но он все равно поднялся с колен и повернулся к своему спасителю, и поклонился:

— Благодарю, главу Цзян за помощь. Мы отправили сигнал, но не ожидали скорой помощи. Спасибо, что отозвались.

И мельком бросил взгляд на лицо главы, пытаясь понять в каком он расположении духа и… узнал ли он его?

Не узнал. Что ж, Юань и не рассчитывал, что глава Цзян признает его, пока он вновь не обрядится в женские тряпки и не нанесет макияж. Кстати, до ужаса неприятный процесс, ещё и кожа совсем не дышит, а на лице словно маска. Собственно, маску он и носил, состоящую из пудры и разной краски. Он, наверное, должен быть рад, что избежал неловких вопросов, которые неизменно последовали бы за узнаванием, но на лицо скользнула тень грусти. Что ж, похоже веди он себя как обычно, не пытаясь даже лишний раз подавить и изменить течение своей Ци, он всё равно так и будет пустым местом для этого человека.

Юный заклинатель ещё раз чинно поклонился, виновато опуская глаза вниз и скрывая расстроенный взгляд за длинными рукавами клановых одежд. Всё же он позволил себе излишнюю дерзость, так засмотреться на главу клана, чего доброго не так поймёт… или так.

Но все знают, что недостойное поведение непременно оскорбит этого мужчину и тогда познаешь на своей шкуре весь его гнев. А ведь глава Цзян уже был недоволен, пряча за привычной суровостью, своё волнение за них. И хоть Юань не так уж хорошо знал Ваньиня, но в этом был уверен. И не только потому, что знал, каким тот может быть, но и потому, что часто видел похожий взгляд, обращенный на Цзинь Лина, когда тот делал глупости, а к племяннику тот точно не был безразличен.

А они ведь и правда нуждались в помощи, пусть и оказались в этой ситуации непреднамеренно.

— Прошу простить. Вы правы. Хотя твари появились почти перед самым вашим прибытием, мы должны были сначала обезопасить себя и дождаться старших. — Выпрямившись Юань обернулся на поляну, туда, где буквально сейчас сражался с тварью, которая подпортила им изначальный план. Вот только давление, что придавливало к земле и не давало нормально дышать, будто бы стало легче, как если бы оно стало меньше или начало рассеиваться. Чуть нахмурившись, парень продолжил.

— Но прибыв на место, мы планировали лишь проследить за скоплением темной энергии до прибытия старших и оградить место барьером. То есть я…

Не стоило вешать на его маленький отряд вину за решение, которое принял он, как их лидер. Они и так пострадали из-за его лжи, пора ему учиться не только руководить, но и брать на себя ответственность не только за мелкие нарушения правил, но и за крупные, влияющие на жизни людей. Тогда ему это показалось самым правильным и остальные его поддержали. Упускать такой шанс захватить под контроль темную энергию, это растрата бесценная возможности определить её источник. Они уже раз столкнулись с резким исчезновением такой подавляющей силы, повтора быть не должно, но…

— Это было моё решение. Но мы не успели замкнуть круг. И… если вас не затруднит, мы были бы благодарны вам, если ваши люди помогут мне завершить его.

У него ещё оставались силы, куда больше, чем у мальчишек за его спиной и покалеченного Цзинъи, устал правда, что хоть падай, но такой слабости он не может себе позволить. А возлагать на адептов из Юньмэн Цзян всю работу, было бы как минимум не красиво, при этом прохлаждаясь в стороне. И как бы он не был расстроен или устал. На первом месте работа.

Юань всегда выступал переговорщиком в диалоге не только между юным поколение и старшими, но и сам Ханьгуан-цзюнь невольно перекладывал на него сей труд общения с другими, будь то фермер или глава чужого клана. Старшие довольны тем, что они старше, умнее, опытнее и имеют право напутствовать, а младшие, что не приходиться гореть от стыда перед старшими. Даже если они правы. Вот и сейчас, несмотря на то что он покаялся, хотя оправдываться ему стоило бы перед главой Лань, может это было его задание, откуда бы Саньду-Шэншоу об этом знать? — Цзян Чэн остался доволен его словами. Интересно почему? Потому что не отмахнулся, не огрызнулся, как это делают остальные при виде жуткого главы. Как бы то ни было, а он бывает жутким. Вот и сейчас, о чем бы глава Цзян не подумал, услышав о просьбе о помощи, но его улыбка вызвала неприятную пляску мурашек по спине. Вынуждая почти опустить и отвести глаза в сторону. Но главное он не отказал!

— Благодарю главу Цзян за оказанную за помощь. — Очередной поклон, но на этот раз короткий, без лишних реверансов, перед тем как отвлечься уже на адептов из Юньмэна. Юное поколение Пристани было другое, но послушно выполняло его поручения. Возможно близость своего главы держало их в тонусе или желание показать себя перед лучшим учеником самого строго клана, но они показали себя с лучшей стороны. Такие собранные, адепты быстро рассредоточились по кругу установив талисманы, а после короткого заклинания земля словно засветилась изнутри, очерчивая испещрённый знаками круг. Нежное голубое свечение стелилось у ног, освещая темный лес и придавая ему загадочности, но юноши словно и не замечали его. Хлопок ладонью по земле, как точка в предложении.

Они справились. Осталось дождаться старших и передать уже им эстафету в исследовании местности. Улыбнувшись своим мыслям, Сычжуй обернулся на Ваньиня и заметив его взгляд на себе, невольно стушевался, лишь усилием воли, не покрывшись розовым цветом. И хотя он стоял в отдалении и цвет его лица был не доступен для взора главы Юньмэн Цзян, но рядом были его адепты. Мало ли что им в голову придет.

Но сейчас он один. Сравнительно один, не считая молодняка из Пристани, которые уже болтали с его отрядом, не иначе как узнавали подробности истории, в которую они влипли. Это же отличный шанс подойти. Завязать разговор. Ну же, шаг, другой. Трава неслышно стелется под мягкую поступь, хотя он даже не стремится к скрытности и можно ощутить его Ци, если пожелать. Но останавливается в нескольких шагах, замирая услышав пусть и тихую, речь Ваньиня. Честно, он не знал, как реагировать. С одной стороны, было обидно, что будь у него сестра, он бы предпочел её, и кажется, что главу Цзян не смущает, что он сам выкосил последних. Сычжуй не исключал того, что кто-то из Вэней перешел в другие кланы. Многие перешли в клан Цзиней, об этом даже никто не скрывал. Но насколько в них была кровь Вэней? Может это были те, кто некогда сам присоединился к его родному клану? А если и кровная родня, то сколько они заплатили за свою защиту? Почему они остались живы, а его родители нет? В чем виновата была его бабушка, которая еле внука поднимала и ходила с трудом?

Об этом даже думать было больно. Но тёплое и странное, всё же необъяснимо коснулось груди. Цзян Чэн, его любимый Цзян Чэн всё же думает о нём? Пусть и мыслями о возможном невозможном, но… Стоило ли ему рассказать или стоит промолчать, позволив ему жить с верой в чистую любовь? Что из этого верно? А может он ошибся и слова были сказаны и его родной сестре?

И, когда он было решил, что, должен хотя бы подойти и заговорить, на плечо легла широкая крепкая ладонь, а носа коснулся аромат сандала. Вот честно, это был первый раз, когда Сычжуй не был уверен, что рад видеть своего наставника. Двух. В отличие от остальных адептов Облачных глубин, которые подорвались к Ханьгуан-цзюню.

— Цзян Чэн. Давно не виделись. — Широкая улыбка учителя Вэя, была как бальзам на душу. Значит он решил вернутся? Или старейшины пошли на уступки помиловав его на время сложной ситуации, понимая, что, если не они, найдутся другие, кто может запросить помощь у специалиста по темным искусствам. Но это значит, что внимание он уже не получит. И шанс упущен. Учитель Вэй заболтает кого угодно.

Очередной поклон-благодарность в сторону главы Цзян и юный заклинатель перевел взгляд на наставника, который почему-то бросив на него взгляд, почти неотрывно смотрел выше его головы. И непонятно было наблюдает он за Вэй Усянем или Цзян Ваньинем. Пересказав ему происходящее, было велено возвращаться, кому-то восстанавливаться, а кого-то к лекарю. Сычжуй не стал спорить и поднялся на меч вместе со всеми, но то и дело бросал взгляд на старших, пока те не скрылись из виду.